— Ты прочитала ее? — догадалась я, правда, через минуту.
Она улыбнулась и кивнула, довольная, что ее поняли, и достала еще одну книгу «Основы акварельной живописи», а потом еще одну, «Искусство пейзажа».
— И эти тоже? — удивленно спросила я.
Бонни кивнула, затем снова показала на себя и, сделав задумчивое лицо, широким жестом обвела библиотеку.
Я смотрела на нее во все глаза, и наконец до меня дошло.
— Ты имеешь в виду, что, когда хочешь о чем-нибудь узнать, приходишь сюда и читаешь?
Бонни кивнула и радостно улыбнулась. «Я могу читать и учиться, и мне это очень нравится, — говорили ее глаза. — Разве этого не достаточно?»
Вот тут я сомневалась. Ведь помимо чтения существуют еще письмо и арифметика. «С чтением мы разобрались, но как же с остальным? И конечно же, меня волнуют проблемы общения Бонни с окружающим миром, с ровесниками, с мальчиками и так далее. Это ведь тоже целая наука, без нее в мире людей делать нечего». Вот какие мысли вихрем пронеслись у меня в голове. Тот факт, что Бонни читает книги по искусству и сама постоянно рисует, причем превосходно, немного успокоил меня, я позволила себе на некоторое время забыть о проблемах.
— Ну хорошо, — сказала я. — Но это «хорошо» — на сегодняшний день.
Раннее развитие личности Бонни проявляется не только в рисовании, но и в способности слушать, очень внимательно и необычайно терпеливо, в недетском умении проникать в душу собеседника и понимать его эмоциональное состояние. Конечно, во многих отношениях Бонни еще ребенок, от этого никуда не денешься, но в некотором смысле она гораздо проницательнее меня.
— Сегодня я навещала девочку по имени Сара, — вздохнула я и вкратце рассказала Бонни историю Сары.
Конечно, я не говорила о том, что Майкл принуждал Сару к сексу, или о подробностях убийства семьи Кингсли. Зато я рассказала Бонни самое важное: Сара — сирота; ее преследует плохой человек, которого она называет Незнакомцем, и сейчас эта маленькая женщина находится в ужасном отчаянии и даже готова навсегда исчезнуть из мира живых. Бонни напряженно слушала каждое мое слово. Когда я закончила, она погрузилась в глубокое раздумье. Затем повернулась ко мне, показала на себя, затем на меня и кивнула. Только через минуту нашего телепатического общения меня наконец осенило.
— Она такая же, как и мы, ты это хочешь сказать?
Бонни кивнула и, помедлив, выразительно указала на себя.
— Скорее, такая, как ты, — произнесла я.
Бонни кивнула.
Я пристально смотрела на нее.
— Ты имеешь в виду, что она видела, как убивали людей, которых она любила? Как и ты, когда убивали твою маму?
Бонни кивнула, а затем покачала головой. Словно говоря: «Да, но не совсем так». Закусила нижнюю губу и задумалась. Затем взглянула мне в глаза и, снова указав пальчиком на себя, отстранилась.
Теперь наступила моя очередь задуматься. Я внимательно смотрела на нее и вдруг поняла.
— Она такая, какой была бы ты, если бы не было меня.
Бонни кивнула, и личико ее стало печальным.
— Она одинока.
Бонни кивнула.
Общаться с Бонни — все равно что читать пиктографическое письмо. Не все воспринимается буквально. Огромную роль здесь играют знаки и живые картинки.
Бонни не сказала, что они с Сарой в одинаковой ситуации. Сара — юная девушка, которая потеряла все и всех, кого любила, и на этом их сходство заканчивается. На целом свете она одна. Бонни словно говорила: «Сара такая, какой бы я оказалась без Смоуки. Моя жизнь тоже представляла бы собой вереницу приемных семей и бесконечные воспоминания о том, как умирала мама».
У меня перехватило дыхание.
— Да, котенок, ты очень точно все описала.
У Бонни были свои «шрамы». Она не могла говорить, и до сих пор по ночам ее мучили кошмары, из-за которых она плакала и кричала во сне. Но она не одинока. У нее была я, а у меня — она, а это совсем другое дело.
Теперь я еще глубже понимала Сару: она тоже кричала по ночам, однако никто не утешал ее в объятиях, когда она просыпалась. И это продолжалось очень долгое время. Такая жизнь кого угодно заставит окружить себя со всех сторон черным цветом. Я задумалась. «А почему нет? Кругом сплошной мрак, так лучше всегда помнить об этом, чем потворствовать иллюзорным надеждам».
Бряцание стаканов вывело меня из задумчивости: Элайна принесла напитки.
— Вам двоим — апельсиновый сок, а мне — вода, — улыбаясь, сказала она и присела рядом.
— Спасибо, — поблагодарила я, Бонни кивнула, и мы выпили сок.
Через минуту Элайна произнесла:
— Насчет этой девочки, Сары. Какой кошмар!
— Она в плачевном состоянии.
— И что же с ней теперь будет?
— Как только ее выпишут из больницы, она попадет под надзор опекунского совета. А там… смотря по обстоятельствам. Шестнадцать лет. Ей светит приют либо снова приемные родители, до совершеннолетия.
— Ты не окажешь мне одну услугу?
— Конечно.
— Ты не сообщишь мне, когда Сару будут выписывать?
Вопрос Элайны поставил меня в тупик, и я на минуту задумалась. Элайна есть Элайна. Я довольно быстро догадалась, чего она хочет. Особенно в связи с ее недавним признанием в том, что она осталась сиротой.
— Элайна, взять девочку себе не самая удачная мысль. И дело не только в том, что ее преследует сумасшедший. Она в жутком состоянии. Она страдает, и у нее серьезные проблемы с психикой. Я ничего не знаю о прошлом Сары, употребляла ли она наркотики, воровала ли и… тому подобное.
Элайна одарила меня одной из своих снисходительно-нежных улыбок: «Я люблю тебя, но какая же ты глупенькая!»