— Да, конечно. — Сара пытливо взглянула на Дэзире: — А тебе тоже становится грустно? Ну… когда ты вспоминаешь о своей малышке?
— Немного. Но обычно воспоминания приносят мне счастье.
Сара задумалась.
— И мне тоже, — сказала она и придвинулась поближе, прижалась к своей новой маме. Они включили телевизор, вскоре к ним присоединился Нэд. Все трое смеялись, хотя в передачах подчас ничего смешного не было. Сара вновь погрузилась в легкую, непринужденную атмосферу. Домашнюю атмосферу.
— Здесь? — спросил Нэд.
Сара кивнула:
— Да, да, здесь.
Нэд вбил в стену гвоздь и повесил картину, затем отступил на шаг и бросил на нее критический взгляд.
— Вроде ровно.
Картину разместили напротив кровати, так же как в старой спальне Сары. И Сара не могла отвести от нее глаз.
— Твоя мама была талантливой художницей. Это очень красиво!
— Раньше мама на каждый мой день рождения писала для меня картину. А эта — моя любимая. Спасибо, что помог мне ее вернуть.
Нэд улыбнулся и отвел глаза. Он смущался, когда его хвалили. Но Сара видела, что он очень доволен.
— Пожалуйста. Хотя на самом деле благодари Кэтти. — Он нахмурился и, кашлянув, произнес: — И… э-э… спасибо… ну, ты понимаешь… что позволила нам тебя удочерить. — Он взглянул Саре в глаза: — Я хочу, чтобы ты знала: мы оба этого хотели. Твое присутствие в нашем доме важно и для меня, и для Дэзире.
Сара внимательно смотрела на неухоженного и добросердечного водителя грузовика. Она знала, он толком не умеет выражать нежные чувства. Она также знала, что может быть в нем абсолютно уверена.
— Я очень рада, — сказала Сара. — И мне это важно. Я люблю Дэзире, Нэд, и тебя тоже люблю.
От ее слов в серых глазах Нэда что-то блеснуло. Он выглядел так, словно в одну и ту же минуту ему причинили боль и подарили много счастья.
— Ведь ты тоскуешь по дочке больше, чем Дэзире?
Нэд уставился на Сару, моргнул и отвел взгляд. Его глаза остановились на картине, и он продолжил говорить, глядя на нее:
— После смерти Дианы я сам чуть не умер. Я не мог двигаться, не мог думать, работать. Для меня померк свет. — Он нахмурился. — Мой отец был пьяницей, и я поклялся себе, что никогда не притронусь к спиртному. Однако через месяц бесплодных попыток унять боль я купил бутылку виски. — Нэд посмотрел на Сару и улыбнулся своей нежной улыбкой. — Меня спасла Дэзире. Выхватила бутылку, вылила виски в раковину, принялась кричать и лупить меня и кричала и лупила, пока не заставила сделать то, что я давно уже должен был сделать.
— Она заставила тебя плакать, — догадалась Сара.
— Ты права. И я зарыдал. Я рыдал очень долго… А на следующее утро ко мне вернулось желание жить. Любви Дэзире хватило на то, чтобы спасти меня. Хотя Дэзире было куда больней. Вот и ответ на твой вопрос. Дэзире тоскует по нашей дочке не меньше, а гораздо больше, чем я. Потому что она умеет любить, как никто другой. — И вновь Нэду стало неловко. — А сейчас пора спать.
— Нэд?
— Что, малышка?
— А ты меня любишь?
Нэд ответил не сразу. Он улыбнулся своей великолепной, замечательной улыбкой, и от его неловкости не осталось и следа. «Так улыбалась мама, — изумилась Сара, — как солнышко на лепестках роз».
Нэд подошел к Саре, обнял ее и крепко прижал к груди, преисполненный силы, доброты и отеческого желания защитить.
— Конечно, люблю!
Вдруг раздался громкий лай. Сара засмеялась. Тыковка смотрел на них во все глаза.
— Да, пора спать, глупыш, — сказала она.
Нэд бросил на пса притворно сердитый взгляд.
— А ты, брат, предатель!
Раньше Тыковка спал в комнате Нэда и Дэзире. Как только в доме появилась Сара, пес переместился в ее спальню.
Сара помогла песику забраться на кровать и сама залезла под одеяло. Нэд посмотрел на нее и спросил:
— Хочешь, я позову Дэзире, чтобы она хорошенько укрыла тебя?
— Нет-нет. Укрой меня, пожалуйста, сам.
Сара знала, что Нэду понравится ее просьба. Они любили друг друга. Здорово, что он ее укроет. Ведь дома Сару обычно укладывал папа. Она соскучилась по этому ритуалу.
— Дверь приоткрыть чуть-чуть? — спросил Нэд.
— Да, пожалуйста.
— Спокойной ночи, Сара.
— Спокойной ночи, Нэд.
Он еще раз взглянул на картину и покачал головой:
— Это что-то бесподобное!
Саре приснился отец. Слов не было, были только он, она и море улыбок. И огромное, бесконечное счастье. Воздух дрожал от чудесной мелодии, которая лилась из-под смычка невидимой скрипки. Такая музыка способна выразить все, что чувствует сердце, но услышать ее можно только во сне. Сара не знала, кто играет; впрочем, и не хотела знать. Она смотрела отцу в глаза и улыбалась, а он улыбался в ответ. Мелодия превращалась то в ветер, то в солнце, то в дождь. Она закончилась, когда папа заговорил.
— Ты слышишь? — спросил он.
— Что, папа?
— Звук… как будто кто-то рычит.
Сара нахмурилась.
— Рычит? — Она подняла голову и прислушалась. Да, теперь она слышала рокот, словно работал мотор мощной машины. — Как ты думаешь, что это?
Но папа исчез, исчез вместе с ветром, дождем и солнцем. И не было больше улыбок. Лишь мрачные грозовые тучи и гром. Сара взглянула на небо. Грохотало все громче, так громко, что…
Сара проснулась и увидела Тыковку. Он смотрел на дверь ее комнаты и громко рычал. Девочка погладила его по голове.
— Ты что, Тыковка?
Его уши дрогнули, когда он услышал ее голос, но глаза были все так же устремлены на дверь. Тыковка зарычал еще громче, чуть ли не заревел. Звук, который Сара услышала потом, пронзил ее холодом, выстудившим душу и превратившим сердце в лед.